Русское искусство

К портрету художника

  Художнику XX века Андре Дюнуайе де Сегонзаку принадлежат слова: «Любовь к природе и жизни – это одна из форм пантеизма, она приносит духовную радость, которая питает творчество, а уединённая жизнь способствует её расцвету». Слова эти удивительно справедливы по отношению к выдающемуся пейзажисту Александру Ивановичу Морозову.
  Александр Морозов является ярким представителем романтической традиции в русском искусстве. Романтизм в русской живописи начинается с московских портретов О.А. Кипренского. Он просматривается в отдельных произведениях К.П. Брюллова. Особенно ярко вспыхнул в единственном пейзаже Карла Брюллова «Вид на форт Пику». Работа очень личная, полная тягостных предчувствий. Во второй половине ХIХ века романтизм в ряде пейзажей А.К. Саврасова. Достаточно вспомнить философское «Болото» из Серпуховского музея. Романтизм нашёл себя в пейзажах Архипа Куинджи и его школы.
  В своей живописи Морозов – романтик не только русской традиции. Существует прямая связь с Джоном Констеблем, с произведениями барбизонцев, близкими романтизму. И один из истоков его творчества – живопись голландца Якоба Рейсдаля.
  Необычайная любовь к Рейсдалю имела свою тайну. Александру Ивановичу было 89 лет, когда в 1991 году мы поехали с ним в его родную деревню Вотолу, где он не был 70 лет. На берегу реки его детства стоял заброшенный ольховый лес. Рядом с мощными деревьями лежали упавшие, и тут же прорастал молодняк. «Всё, как у Рейсдаля», – заметил я. «А ведь верно сказал, – ответил старый художник, – детство это моё».
  Его детские годы прошли здесь, в Вотоле. Дом находился на берегу небольшой реки с тем же названием Вотола. Весной речные воды затопляли огород. «Какая красота была, – вспоминал Александр Иванович, – облака плавали между деревьев». А на горе в километре от деревни в старинном селе находилась церковь, на колокольне которой во время вечерней службы зажигался фонарь. И две арки звона казались маленькому Саше глазами исполинского богатыря. Попав впервые в Михалёво, он рукой трогал камень. И это чувство одухотворённой природы проявилось позже в его живописи.
  Во время учёбы во ВХУТЕМАСе свободное время проводил в Третьяковке. Часами стоял перед полотнами Саврасова, Левитана, Константина Коровина, Архипова.
  Немного позднее открыл для себя барбизонцев, Камиля Коро. Теодор Руссо, Жюль Дюпре, Шарль Добиньи, Курбе стали постоянными спутниками его жизни. Камертоном его искусства, на котором он настраивался и который копировал, был небольшой пейзаж Джона Констебля «Вид на Хайгет со стороны Хемстеда». Как программу своего творчества художник воспринял многие идеи Констебля. Так решение Морозова писать полутораметровые холсты с натуры во многом связано с созданием шестифутовых пейзажей Констебля. Потрясением для него стала встреча в начале 30-х годов со знаменитым «Болотом» Якоба Рейсдаля.
  Якоб Рейсдаль, барбизонцы, Коро, Курбе. Как ясно просматривается глубокая традиция европейского пейзажа, которую он изучал, осмысливал и продолжил в своём творчестве. Часто вопреки модным увлечениям времени. Его учителя во ВХУТЕМАСе, современники, прежде всего опирались на отца новой живописи Поля Сезанна, но общий сезаннизм почти не задел Морозова.
  После ВХУТЕМАСа – ВХУТЕИНа начало 30-х годов художник называл периодом «изысканий», а иногда «чёрным периодом». Это время – одно из самых тяжёлых в его жизни. Он остался без жилья. Часто ночевал на вокзалах, пока не нашёл себе первую мастерскую – в церкви Святого Антипия в Антипьевском переулке, рядом с обителью Коро, Дюпре и Констебля – Музеем изобразительных искусств. Эта житейская неустроенность нашла своё отражение в чёрном цвете. Чёрный цвет от одиночества бытия, от глухой тоски по родному Иванову. Но и от своего учителя Машкова, который придавал чёрному цвету особое значение. Цвет усиливал общее звучание колорита.
  Палитра «чёрного периода» скупа, но благородна. Преобладают охры и коричневые цвета.
  На пленэр шёл без этюдника, краски нёс в сумке или карманах, холст держал подмышкой, а если больше метра, то за спиной. Большие метровые холсты писал сразу, в один приём, сохраняя свежесть видения. Техника живописи разнообразна. Не только кисть, но часто мастихин, трепетные удары пальцами, широкие обобщающие движения ладонью. Холсты гудят от вмещающих себя эмоций. Драматизм времени – в драматизме энергетически напряжённых холстов.
  «Когда шёл на пейзаж, – рассказывал Морозов, – всегда какая-то музыка во мне звучала, а чаще Бетховен, да Бах». Художник словно настраивал себя на созвучие с музыкой Вселенной, обретая чувство природы, которое соединяло его с ритмами мира.
  В 1932 году создан один из первых шедевров художника «Праздничный день в Петровском парке» (ГТГ). Сложно разработанная зеленовато-охристая гамма с ударами красного и белого несёт в себе мир праздничный, ликующий. Волнующее движение проходит по холсту, заставляя зрителя переживать поток счастливых эмоций художника.
  Постепенно жизнь художника устроилась. После церкви Святого Антипия он какое-то время работал в бывшей мастерской Конёнкова вместе с А.М. Герасимовым и А.И. Лактионовым. Потом получил комнату в старом деревянном доме на Масловке. Масловка с живописной дачной застройкой, с уцелевшим к тому времени домиком Петра I и обширным Петровским парком стала Барбизоном для Александра Морозова. Здесь созданы такие замечательные полотна, как «Март», «Старый дом», «Крыши», «К концу марта». В этих пейзажах глубочайшее переживание мотива, огромное душевное напряжение и могучая энергетика живописи...

А.С. Петушков
художник
академик Славянской академии наук, образования, искусств и культуры

Полностью статью можно прочитать в журнале «Золотая палитра» №1(18) 2019